Цепочки любви-2012: цикл "Это их жизнь"

[turks-fans]

Драбблы были написаны на Цепочки любви, но как-то так получилось, что они оказались лично для меня частью одной истории. Поэтому выкладываю вместе.

Название: Цикл "Это их жизнь"
Автор:  Пухоспинка
Пейринг: Ценг/Рено, Вельд
Категория: слэш
Рейтинг: от PG до NC-17
Примечание: драбблы написаны на Цепочки любви-2012

Жизнь — удачная шутка

Читать

Черт, черт, черт. Рено носился по комнате, хватая вещи, роняя, снова хватая. Запрыгнул в брюки — так, ремень, отлично — натянул рубашку, сверху — пиджак, застегнуться можно и потом. Носки, туфли, что-то забыл! Он дико осмотрелся, вспоминая, хлопнул себя по лбу — галстук! А теперь бегом.
Несясь по коридорам Шинра-билдинг, Рено думал, что на этот раз Вельд его уроет. Пятое опоздание за неделю после выговора — как будто у Рено это получалось специально. Вчера Вельд поймал его после дежурства у мониторов и довел до сведения — в своей обычной мудацкой манере — что более не потерпит разгильдяйского внешнего вида.
А сегодня Рено опять проспал, да и приводить себя в порядок было некогда.
Перед комнатой для совещаний он затормозил, пригладил волосы и толкнул дверь. Собравшиеся оглянулись, а Вельд, сидевший в кресле со сложенными на животе руками, поднял бровь.
— Что нужно сказать, Рено? — бархатным голосом поинтересовался Вельд.
А хрен тебя знает. Рено ненавидел игры Вельда — неправильно догадаешься — три дежурства вне очереди, правильно — четыре. А, плевать.
— Здрасьте, ага, — буркнул он и уселся на единственный пустующий стул.
И тут же получил в бок от Руда. Скосил глаза — тот показывал ему кулак. Рено отвернулся. День все равно — хуже некуда, так что если Руд ему по итогам набьет морду — это будет даже логично.
— Я собрал вас всех здесь, — Вельд завозился в кресле, устраиваясь поудобнее, — чтобы представить нового сотрудника.
Рено вскинул голову, чувствуя, как это движение повторяют почти все, и начал оглядываться. Никого постороннего в кабинете не было, да и не могло быть — новички проходили через Рено и Руда, они бы знали, черт возьми.
А Вельд наслаждался эффектом.
Скрипнула дверь.
Рено зло смотрел перед собой. О новичке он не знал, следовательно, следовательно… его отстраняют? Но Руд тоже был не в курсе, Рено мог поручиться… Он упорно не смотрел на дверь.
— Ценг. Мой заместитель.
Рено медленно повернул голову.
Невысокая фигура. Черные волосы, собранные в короткий хвост. Раскосые глаза. Вутаец? Заместитель Вельда? Что за бред.
Ценг шел к столу походкой опытной бойца — тщательно скрывая пружинящий шаг. Плавно развернулся лицом к туркам и застыл, словно изваяние. Только приподнятые уголки губ подрагивали, как будто Ценгу было очень весело.
Рено вдруг понял, что тому и правда смешно. Злость окатила горячей волной, и Рено вызывающе уставился в лицо пришельцу.
И вдруг понял, что смотрит, не отрываясь, больше минуты. Он даже не слышал, что говорил Вельд, представляя своего заместителя. Очевидно — ничего важного, на таких совещаниях никогда не говорят о важном, но сам факт… Рено снова смотрел в непроницаемые глаза и тонул.
Он отказывался анализировать свои ощущения, он подумает об этом потом, может быть, завтра, если получится оторвать взгляд.
В груди перемалывались в крошку бетонные плиты, безупречно очерченные губы Ценга шевелились, и Рено читал по ним «Рад познакомиться, коллеги. Уверен, мы с вами сработаемся», и думал, что, черт возьми, все это значит. Почему он в таком состоянии, как из него выйти и надо ли выходить.
Он очнулся, когда взгляд Ценга стал тяжелым, словно каменная плита. Рено хватал ртом воздух, пытаясь отвести глаза, но лишь больше увязал. Вдруг в глубине черных глаз заплясали смешинки, и Рено со всей отчетливостью понял, что его состояние заметили, проанализировали, оценили, а выводы положили на полку — возможно даже с пометкой «когда-нибудь пригодится».
Он втянул воздух сквозь зубы, тряхнул головой, разрывая цепь наваждения, и обмяк на стуле. В уши ударил гул голосов — турки негромко переговаривались, обсуждая текущие дела. Ценг стоял рядом с Вельдом, скупо ронял слова и поглядывал в сторону Рено.
Вельд поманил его к себе. Рено неохотно встал и приблизился. От Ценга едва заметно пахло одеколоном, шерстью нового форменного костюма и еще чем-то, что Рено никак не мог идентифицировать. Не мог, но хотел. Хотел, чтоб его, ага.
— Рено, поручаю тебе ввести своего непосредственного руководителя в курс дела.
Да, шеф, конечно, шеф, Рено введет — всенепременно. И выведет.
Он посмотрел на зажатый в кулаке галстук, спрятал его за спину, поймал слегка заинтересованный взгляд Ценга… И показал ему язык.
Рено с наслаждением ждал, когда в черных глазах мелькнет брезгливое удивление или равнодушное раздражение… Но Ценг вместо этого широко улыбнулся и, покосившись на Вельда, подмигнул Рено.
И тот вдруг с отчетливой ясностью, так, словно смотрел в перевернутый бинокль, понял, что пропал. С первого взгляда, окончательно и бесповоротно. Сердце ухнуло в груди, подпрыгнуло к горлу да там и остановилось.
Твою же мать. Стоило дожить до восемнадцати лет, чтобы влюбиться в малознакомого мужика, да еще и в начальника. Рено иногда ненавидел жизнь. Но, похоже, в этот раз шутка получилась особенно удачной. И, глядя Ценга в глаза, он подумал, что есть шанс повеселиться вдвоем.

Сделай это

Читать

— Сделай это, — Рено сидит, чуть наклонившись вперед, и жадно всматривается в Ценга. — Рено.
Ценг устало потирает лицо — ему не до игр, не до маленьких слабостей Рено, он даже не понимает, что тот хочет.
— Ценг, сделай, ага?
Голос у Рено свежий и чистый, словно это не он просидел, не разгибаясь, восемнадцать часов за штурвалом вертолета. Ценг чертыхается, становится стыдно — восемнадцать часов полетов с перерывами на дозаправку и перенос раненых, восемнадцать часов огненного ада, в котором новенький блестящий вертолет превратился в закопченную консервную банку. Ценг поднимает глаза:
— Сделать что? — впрочем, какая разница, сделает, черт бы с ним, восемнадцать часов — и плевать, что сам Ценг не спал дольше, плевать, что каждый час у мониторов отнял у него год жизни.
Лицо Рено освещается полубезумной, какой-то детской улыбкой:
— Распусти волосы.
Ценг смотрит потрясенно — он ждал от Рено чего угодно: предложения надраться, сплясать на столе, пойти и плюнуть в лицо Руфусу, даже застрелиться из личного пистолета. Ценг давно не чувствовал себя так глупо.
Рено как-то оседает, съеживается и машет рукой. Ценг тянет руку к затылку, цепляет резинку и медленно, очень медленно стягивает ее с волос. У Рено такой вид, словно ему подарили сказку. Ценг смотрит в широко распахнутые глаза, отмечает, что лицо у него белое и неподвижное, мазки татуировки кажутся неровно приклеенными картинками. Ценг откладывает резинку — кажется, она падает на пол — и поводит головой, встряхивая рассыпавшимися волосами.
Рено тянет руку, промахивается, встает и идет к Ценгу, не отрывая от него глаз. Касается лица, обводит скулы — Ценг чувствует запах резины, гари, крови и машинного масла — грубые подушечки пальцев царапают кожу. А потом падает перед Ценгом на колени, обнимает и зарывается ему в грудь.
Рено трясет, его плечи ходят ходуном, и Ценг хватает его, валит на себя, жестко, грубо тянет за хвост, и Рено отвечает протяжным стоном боли. Запрокинутое лицо искажено, на красных ресницах дрожат капли слез, и Ценг почему-то вспоминает чужие слова, они вырвались из памяти и затопили сознание: мир не стоит слезинки…
Он бережно вытирает глаза Рено, он тяжело дышит, отводит с лица Ценга пряди, бездумно трогает лоб, подбородок, губы, и Ценг захватывает в рот пальцы, успокаивая, прижимая Рено к себе.
А того трясет, он свободной рукой расстегивает брюки Ценга, щелкает пряжка ремня. Ценг, обнимая Рено одной рукой, приподнимается, помогая ему стянуть свои брюки, опускается в кресло, выдыхая. А Рено зарывается ему лицом в пах, промежность обжигает горячее дыхание, а потом Ценг застывает, только изнутри по позвоночнику ползет дрожь: член накрывает обжигающе-горячий рот.
Возбуждение накатывает с такой силой, что Ценг едва не теряет сознание, а Рено сосет — жадно, исступленно, Ценг не уверен, что тот возбужден, он вообще не думает, что дело в этом. Он стонет, когда Рено проглатывает глубоко, до самого горла, и стенки сокращаются, сжимая головку, словно он хочет доказать себе, Ценгу, что жив, что чувствует.
Ценг кончает и кричит, до хрипа, до последней капли, судорожно вбиваясь Рено в рот. По его лицу текут слезы, между губ пузырится сперма, но Рено глотает, выдаивая Ценга насухо.
Они обмякают, оба — Рено сидит, положив голову Ценгу на колени. Двигаться не хочется.
Наконец Рено поднимает ясный, холодный взгляд.
— Вот это ж нихуя себя.
Редкий случай, когда Ценг с ним полностью согласен — от содержания до формы.
Нихуя себе.
Он вздергивает Рено на ноги, осматривает его, удовлетворенно кивает. Полный порядок.
— А теперь чтобы выспался.
— Только после вас! — Рено ухмыляется так привычно, что Ценг переводит дух. А еще он прав — Ценгу тоже нужно поспать. Они заваливаются прямо там, на полу у мониторов, укрывшись пиджаками. Проваливаясь в сон, Ценг думает, что это отличный способ сбросить напряжение. А еще он думает, что стоит как-нибудь повторить — например, дома и на кровати.

Об эмоциональных привязанностях

Читать

Если бы Ценга спросили, как он относится к Рено, Ценг, не задумываясь, ответил бы, что положительно. Один из лучших сотрудников, изворотливый стратегический гений, человек, которому Ценг доверял больше, чем себе. Его недостатки полностью компенсировались достоинствами. Определенно — положительно. Правдивый, но неполный ответ.
Если бы у Ценга поинтересовались, какие чувства он испытывает к Рено, Ценг бы отказался отвечать. Он не считал, что его эмоциональные привязанности должны быть известны кому-то, кроме него. Принципы.
Поэтому, когда Рено остался у него на ночь впервые и, небрежно сбрасывая одежду, поинтересовался, нахрена Ценгу все это надо, тот понял, что некоторые принципы стоит пересмотреть.
Через год, сидя в кресле, отводя взгляд и барабаня пальцами по полированной столешнице, Ценг ответил на вопрос Рено. Получил насмешливое «А я знаю» и первый минет на рабочем месте — с горячими влажными ладонями на бедрах, тяжелым дыханием и стремительным оргазмом, после которого тело превратилось в кисель, а сознание на миг окунулось в гулкую пустоту.
Некоторые эмоциональные привязанности, оказывается, видны невооруженным взглядом.
Некоторые эмоциональные привязанности лучше делить на двоих.
О некоторых эмоциональных привязанностях хочется поведать миру.
Ценг улыбался, глядя, как Рено вышагивает по его кабинету, вытирая рот, и думал над собственными словами.
«Ты мне нужен» — не бог весть какое признание.
Но для Ценга оно перевернуло мир. А для Рено стало непреложной истиной.
И к черту принципы.

Поднимаясь в пропасть

Читать

— Рено, — Ценг спрыгивает с подножки вертолета, ветер от винта полощет его костюм, забрасывает мелким колючим снегом, — будь на связи, готовься в любое время подняться в воздух.
Рено зло смотрит на Ценга, но читает в черных глазах отказ. Отворачивается, постукивая пальцем по штурвалу.
— Двигайте, ага, — и пихает Руда в бок.
Елены уже не видно, ее скрыла снежная пелена.
В наушниках слышится тихое ровное дыхание сразу трех человек, и Рено пытается угадать, какое из них принадлежит Ценгу.
Ему не нравится это задание. Ему не нравится погода, ему, черт возьми, не нравится, что напарники тащатся хрен знает куда. Лаборатории давно заброшены, генетический материал Дженовы вряд ли сохранился… Если бы у Рено было право голоса, он отложил бы полет. Но вместо права голоса у него приказ.

Он вслушивается в переговоры, не опуская рук со штурвала. Вдруг перед ним вспыхивает дисплей, показывая слабоосвещенное помещение, спину Руда — Ценг включил камеру. Рено переводит дух. Изображение покачивается в такт шагам Ценга, но Рено этого хватает, он напряженно наклоняется к экрану, всматриваясь в неровные тени там, внутри.
Ценг тихо комментирует их продвижение: «Прошли склад, двигаемся по коридору. Впереди лестница. Спускаемся. Аварийное освещение работает на двадцать процентов». Рено вслушивается в его голос, и в груди противно тянет. Что-то не так, все плохо.

Контейнер с образцами находится именно там, где он и должен был находиться все это время — в сейфе одной из лабораторий. Щелкает шифр, и Рено видит, как руки Ценга достают продолговатую коробку. Коробка перекочевывает к Руду, и Ценг коротко бросает: «Уходим».
Рено выдыхает и тут же подбирается, сжав штурвал. Винт вертолета начинает медленно вращаться. Расчетное время появления группы — двадцать две минуты.

В голову упорно лезет сегодняшнее утро. Ценг перед ростовым зеркалом завязывал галстук, а Рено валялся в постели. Отправление через два часа, полетное задание он получил еще вчера — короче, можно не торопиться. Это Ценгу Руфус должен выдать последние инструкции.
Под тонкой рубашкой перекатывались мускулы, когда Ценг двигал руками, расчесываясь. Рено думал, что было бы неплохо затащить того в постель — сходить к Руфусу время останется. Но было лень. Поэтому он просто поймал руку Ценга, когда тот проходил мимо, прижал ко рту и мазнул языком. Ценг в ответ бросил короткое «Вечером» и ушел. Вечером, значит, вечером. Рено перевел будильник на час позже и зарылся в подушку. Пока действительно стоило поспать.

Короткое ругательство Руда вырывает его из воспоминаний, и Рено встряхивается. На экране мельтешат тени, Елена тревожно интересуется «Что за черт», Рено слышит щелчок предохранителя.
— Все в порядке, — спокойный голос Ценга разрезает тревожный шум дыхания, — отказал один из блоков аварийного освещения. Двигаемся дальше.
В следующую секунду наушники взрываются криком, а экран — движением. Вопль Елены, выстрелы, отрывистые команды Ценга сливаются в какофонию. На мониторе беловолосые фигуры, Елена летит в сторону, мелькает спина Руда. Рено смотрит, как тяжелый каблук опускается на горло отстреливающегося Ценга, тот хрипит, задыхаясь.
Рено врубает сигнальные огни, и сразу же из стены снега вылетает Руд — кровь из разбитой головы заливает лицо, он хромает.
Крики Елены и Ценга режут изнутри.
— Быстро, быстро, быстро! — голос Руда уносит в сторону, развеивает среди метели, Рено поднимает машину в воздух и тут же слышит глухой удар. Вертолет вздрагивает, кренится, и Рено крутит штурвал в сторону. Еще удар, за ним следующий. Машина проваливается, но Рено направляет ее вверх, туда, где бушуют снежные потоки.
Крики Елены и Ценга обрываются. Холодно.

Рено поднимает вертолет, но почему-то кажется, что он проваливается в пропасть.
Может быть — может быть, не стоило сегодня тратить время на сон. Может быть, его больше не будет. Никогда.
Пальцы сжимают штурвал.